Такуан из Кото - Рю Чжун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В том и было настоящее поручение наимудрейшей Сиваньму, – сказал он. – Воистину, не может обыкновенный человек с небожителями сравниться умом.
Настоятель вспомнил о своей ночной глупости и поморщился. Сонциан поспешил перевести тему:
– Теперь, когда мне известен стал путь, которым и мы, монахи, и обычные люди, живущие в миру, сможем противостоять голодным бесам. – Сонциан перевёл дух, такое вышло у него длинное вступление. Затем он продолжил. – Я теперь посвящу свою жизнь тому, чтобы разделить это знание со всеми.
– Воистину так, уважаемый, – ответил ему настоятель.
– Первым я выбрал монастырь Золотой вершины, – сказал Сонциан важным тоном.
– Это великая честь! – склонил голову настоятель.
Ему польстило, что первым на пути Сонциана стал его монастырь. Хоть и было это случайностью, настоятель увидел в этом небесную мудрость. Но тут он вспомнил про Цунь Гуана и Люцзы. Оставлять их при храме настоятелю совсем не хотелось.
– Как же ученики твои? – спросил он. – С тобой останутся?
– Нет, – ответил Сонциан, заметив, как сбежались к носу лобные морщины настоятеля. – Им начертан другой путь. Позавтракают и дальше двинутся.
Настоятель этому так обрадовался, что разрешил угостить монашеских учеников разложенными в большой зале абрикосовыми пирогами, хоть это и было против правил.
После завтрака Сонциан подошёл к Цунь Гуану и произнёс так:
– Верно ты поступил, что извинился. Вот и настоятель на тебя зла больше не держит.
Цунь Гуан же, пока угощался сладкими пирогами, поразмыслил над произошедшим и решил, что это куница его соблазнила. О чём и рассказал монаху:
– Куница эта негодная! До сих пор внутри где-то сидит. Никакого с ней сладу нет!
Сонциан улыбнулся в ответ:
– Всяк на голодных бесов своих готов переложить вину. Но и на бесов управа есть.
Цунь Гуан на всякий случай схватился за голову. Но Сонциан читать камишутту не стал. Вместо этого он подошёл к Цунь Гуану вплотную и стянул с его головы золотой обод.
– Теперь твоя воля в твоих руках, – сказал он. – Запомни камишутту и сам её читай. Тогда ни кунице тобой не овладеть, ни другим бесам.
Цунь Гуан запрыгал от восторга, ведь обода на голове у него больше не было и он мог делать, что душе пожелается. Почуявшая свободу куница попыталась было одолеть его изнутри, но, подметив огненный блеск в глазах Цунь Гуана, монах начал громко читать камишутту.
Цунь Гуан, который и сам обнаружил кунье присутствие, присоединился к монаху. Куница поняла, что ничего у неё не выйдет, и запряталась обратно.
– Вот видишь, – сказал монах Цунь Гуану.
– Вижу, – закивал тот, всё ещё обрадованный тем, что голова у него теперь была свободной.
А Сонциан протянул ему золотой обод:
– Тебе он в дороге больше пригодится. Мне же в монастыре бояться нечего.
Цунь Гуан спрятал обод за пазуху, а монах, пожав ему обе руки, пошёл в обеденную залу, где до сих пор завтракал Чжу Люцзы.
– Пришла пора нам проститься, – сказал он.
Чжу Люцзы закивал. Рот у него был набит спелыми абрикосами.
– Я в монастыре остаюсь, – продолжил Сонциан. – Ну а ты дальше следуй. Вот всё необходимое.
С этими словами монах выложил на стол перед Чжу Люцзы волшебный свиток, а также шкатулку, в которой хранились изумрудное ожерелье и жемчужина, чёрная как смоль.
– Неужто они тебе не нужны? – сказал Люцзы, наконец управившись с абрикосами.
– У меня теперь иные заботы, – ответил Сонциан.
Поскольку Чжу Люцзы и сам получил нужные указания в своём вещем сне, он дважды не стал монаха спрашивать и сгрёб волшебные вещи в дорожный мешок. После чего набил мешок припасами так, что прочные швы затрещали.
Сопровождаемый Цунь Гуаном, странствующий воин вышел за ворота монастыря. Там их ждал Дзаэмон, который – как будто не прошли уже почти целые сутки – всё так же сидел на земле и упражнялся в игре на флейте. Волки лежали у его ног двумя меховыми кучами.
При виде Люцзы и Цунь Гуана монах-комусо поправил свою соломенную шляпу и пружиной поднялся на ноги. Втроём путники зашагали вниз по вытоптанной паломниками дороге.
Спустя дюжину шагов Цунь Гуан почувствовал, что из придорожных кустов кто-то на его смотрит. Он подскочил к кустам и поднял посох, чтобы хорошенько огреть разбойника, по его мнению, там прячущегося. Но из шевелившихся веток на дорогу выпрыгнул только маленький лисёнок.
– Дзин! – обрадованно промолвил Цунь Гуан и сразу похвастался: – Обода у меня больше нет на голове! И куницу я теперь сам усмирить могу.
Лисёнок в ответ повалился на спину и задрыгал ногами. Цунь Гуан пощекотал ему живот, а затем поднял лисёнка на руки и спрятал за пазухой.
Дорога к подножию горы закончилась большими деревянными воротами. Мимо ворот шёл торговый путь, на котором ни одной повозки не было видно.
Зато у самих ворот их ждала девушка, от красоты которой затрепетал бы даже Сонциан, хоть это и стало бы нарушением его обетов. На девушке было плотное дорожное платье, на ногах – высокие тряпичные туфли и плетённые из лозы сандалии. Аккуратно уложенные волосы покрывал платок, из-под которого выбивался поблёскивающий на солнце золотистый локон.
О том, что это была за девушка, читайте в следующей главе.
Глава шестая
в которой повествуется о той, кто встретился Цунь Гуану и его спутникам, а также о том, как они оказались в Сурине и что там с ними произошло
Итак, Цунь Гуан, Чжу Люцзы и монах-комусо по имени Дзаэмон покинули монастырь Золотой вершины и направились в сторону Молчаливого моря, чтобы отыскать там волшебные вещи Яньвана Умма-ё. Только они спустились с монастырской горы, как им встретилась девушка, глаза которой блестели изумрудно-зелёным цветом. Одета была она весьма скромно, и платье у неё уже покрылось слоем дорожной пыли.
Первым девушку заметил Дзаэмон, который тотчас же поспешил к ней и заключил в свои объятья. Оба волка его радостно прыгали вокруг. Затем монах взял девушку за руку и подвёл к своим спутникам.
Цунь Гуан первым сообразил, что давший обет молчания Дзаэмон представить никого не сможет, и сказал так:
– Меня звать Цунь Гуан, таково моё ученическое имя. Мирское же моё имя Такуан, и родом я из деревни Кото.
Девушка скромно наклонила голову в поклоне и сказала в ответ:
– Цинь Бао. А ты, уважаемый, часом не Ван Чжу Люцзы, знаменитый странствующий воин?
Щёки Люцзы покраснели от важности. Ему стало приятно, что воинская слава следует впереди
